Каждую последнюю субботу ноября в Украине поминают погибших в Голодоморе 1932-1933 годов. Ежегодно в этот день зажигают свечу памяти. Публицисты, историки и политики в своих речах часто ссылаются на труды американского исследователя Голодомора Джеймса Мейса. О том, каким он был при жизни и продолжается ли его дело сегодня, в эксклюзивном интервью
ForUm'у рассказала вдова ученого
Наталия Дзюбенко-Мейс.
– Наталья Язоровна, один из главных исследователей Голодомора в Украине – Джеймс Мейс. Но он не был украинцем. Скажите, почему он проникся трагедией, которая случилась за тысячи километров от его родины, Америки?
– Знаете, Джеймс меня часто спрашивал: почему украинцы считают, что их история не может интересовать зарубежных ученых, ведь Украина – член большой семьи наций, а Голодомор – трагедия библейского, планетарного масштаба. Он говорил, что трагедия Голодомора остается вне внимания, в то время как другие трагедии, например Холокост, изучают многие исследователи. Однако то, что Джеймс занялся Голодомором, иначе как чудом я назвать не могу.
Несмотря на типичную американскую внешность и западный лоск, в Джиме (так Джеймса Мейса называли близкие. – Авт.) всегда чувствовалось нечто необычное, первоначальное, глубинное. Говорю так не потому, что я его жена, его беззаветно любившая и боготворившая. Это отмечали все, кто его видел, слышал, кто с ним общался.
В юные годы он был достаточно радикально настроенным студентом, как и многие молодые американцы в период Вьетнамской войны. Джеймс учился в Мичиганском университете, который тогда был котлом, где варилась гремучая смесь исламских фундаменталистских идей, марксистских веяний. Это был мир марихуаны, хиппи и мощных интеллектуальных поисков.
Джеймс признавал, что он поочередно переболел практически всеми идеями, бродившими в тогдашней молодежной среде, участвовал в митингах и демонстрациях против войны во Вьетнаме. Затем на некоторое время попал под влияние буддизма, ведь его соседом по студенческому общежитию был сам Далай-лама. Этим необычным, лучезарным человеком Джеймс был очарован и часто вспоминал о том, каким добрым, сердечным, веселым и чрезвычайно любознательным он был.
Тогда историю Центральной и Восточной Европы в Мичиганском университете преподавал американский ученый украинского происхождения Роман Шпорлюк. Из его лекций Джеймс впервые узнал о существовании такого народа, как украинцы. Услышав о трагедии Голодомора, он не мог поверить, что такое возможно – на глазах у всего мира умирали миллионы крестьян, кормильцев планеты, мир знал об этом и ... молчал. Естественно, что ему стало интересно узнать ответы на многие «почему?» Если это правда, то почему об этом все молчат? Почему в списке Катастроф двадцатого века нет ни строчки об украинской трагедии?
Чтобы получить ответы, он решил обратиться к первоисточникам и впервые взял в руки книгу на украинском языке. Первую целый месяц читал со словарем. Вторая заняла неделю. Третью проглотил за два дня.
– В Вашем муже была индейская кровь. Известно, что коренное население Америки сотни лет было угнетенным. Возможно, это тоже стало толчком заинтересоваться украинской историей?
– Джеймс Мейс родом из Оклахомы, земли «красного человека». В его жилах текла кровь индейского племени чероки, которое истреблялось «белыми людьми» с чрезвычайной жестокостью. Об истории этого народа сегодня известно, тема исследована, и государство пытается загладить вину.
Так вот, Джим был уверен, что западный мир должен знать об Украине, о ее трагедии, о замалчивании и большой несправедливости по отношению к великой европейской нации. Именно это ощущение гипернесправедливости и стыд за своих западных коллег привели его со временем в Гарвард, где он помогал Роберту Конквесту в его работе над книгой «Жатва скорби», а впоследствии – и на должность исполнительного директора комиссии президента и Конгресса США по изучению Великого голода в Украине.
– А что побудило господина Мейса переехать из благополучных Штатов в Украину?
– Напомню, что еще в 1983 году на международной конференции по вопросам геноцида он заявил, что Голод в Украине 1932-1933 годов был искусственным и направленным против Украины и украинцев, что это был Геноцид. Это был вывод, к которому он пришел после изучения архивных материалов, партийных документов, бывших в открытом доступе.
Это выступление для советских идеологов прозвучало как гром среди ясного неба. За Джеймсом надолго закрепился ярлык «буржуазного фальсификатора», «человека с человеконенавистнической психологией», «фашиста», «патентованного украинолюба».
Конечно же, ни о какой поездке в Советскую Украину он и не мечтал. Эти двери для него были наглухо закрыты. Конечно, он находился под пристальным наблюдением советской разведки. Однажды эмиссары из Москвы предложили ему в обмен на прекращение работы Комиссии открыть все архивы, касающиеся Казацкой эпохи. Но он отказался.
Началась работа со свидетелями, очевидцами Голодомора. Сначала он создал проект для сбора устных свидетельств жертв, разработал специальную программу по вопросам, которые задавались всем без исключения интервьюерам. Ответы свидетелей, накладываясь друг на друга, показали действительно впечатляющую картину событий и постепенно начали приобретать отчетливые признаки неопровержимого документа.
Во время одного из своих выступлений уже здесь, в Украине, отвечая кому-то из зала на упреки в субъективном характере собранных Комиссией Конгресса США свидетельств, Джеймс заявил: «Жертвы не врут!» Он был убежден в этом, поскольку насмотрелся в глаза тех, кому чудом удалось выжить, знал, как тяжело их было разговорить, ведь они и там, в свободном мире, в Америке, не хотели ничего вспоминать, они боялись. Боялись не за себя – за своих родных, которых бросили здесь, в Украине. Именно поэтому в трехтомнике так много анонимных показаний.
Критикуя работу Джеймса, его часто упрекают, мол, какие же это документы, если они анонимны? Во-первых, имена сейчас несложно установить, было бы желание. Во-вторых, для меня сам анонимный характер этих свидетельств ярко характеризует весь ужас и муку, с которыми жили те, кто видел ад на земле.
Но вернемся к Комиссии Конгресса США по Голоду в Украине. Она состояла всего лишь из четырех человек, и, очевидно, советские идеологические надзиратели были уверены: все закончится несерьезно, каким-нибудь небольшим докладом или малотиражной брошюркой. И никто не ожидал, что за три года мощный научный аппарат наработает колоссальную доказательную базу, и мир увидит обстоятельный рапорт Конгресса США. Что уж говорить об озвученных Комиссией выводах. Весь мир услышал, что в 1932-1933 годах в Украине был Геноцид.
– И это было признание господина Джеймса как ученого?
– Это так и не так. Против Джеймса были задействованы все возможные и невозможные средства по дискредитации. В научную дискуссию с ним не вступали, видимо, потому, что американская школа славистов контролировалась русоцентричными учеными, а, как любил говорить Джеймс, российская демократия заканчивается там, где начинается украинский вопрос... Со временем он убедился, что не только российская.
А когда Джеймса не стало, остановилось и его дело: его труды не анализировали, не изучали, просто пытались приклеить ему очередной ярлык идеолога «оранжевых», которого те «выписали» под свою революцию.
– То есть?
– Это звучало даже с трибуны Верховной Рады, и вдохновенные ораторы даже не потрудились узнать, что он умер за полгода до событий на Майдане, а приехал в Украину на полтора десятилетия раньше – в 1990 году.
Тогда как раз готовилось на пленуме ЦК КПУ выступление Владимира Щербицкого, в котором он должен был признать, что в 1932-1933 годах голод в Украине таки был, правда, вызванный «природными катаклизмами» и «трудностями в проведении коллективизации». Эту тему украинские партийцы уже не могли игнорировать – слишком мощным было давление украинцев из эмиграции и западного мира, уже знавших о выводах Комиссии Конгресса США.
Для приезда «буржуазного идеолога» в то время нужно было специальное разрешение на высшем уровне. Так или иначе, а партийным чиновникам потребовался беспристрастный свидетель, что и в Украине проходят процессы демократизации, горбачевская перестройка коснулась и гуманитарной сферы. И Джеймс приехал и привез четырехтомник, который пораженный Олесь Гончар называл «Черной Илиадой» украинского народа.
В последствии Джеймс еще несколько раз приезжал, помогал в восстановлении Национального университета «Киево-Могилянская академия», участвовал в установлении памятника жертвам Голодомора на Михайловской площади, был инициатором утверждения памятной даты жертв Голодомора, создания народного института исследования геноцида-голодомора. Потом была наша встреча, мы полюбили друг друга. Он навсегда переехал в Украину.
– Вы говорите, что у Мейса в Украине очень много врагов, которые его ненавидят. Кто это? Откуда ненависть?
– Дискуссия вокруг вопросов, связанных с признанием Голодомора актом антиукраинского геноцида, никогда не была мирной. Острота и напряженность даже после опубликования сотен тысяч исследований, списков погибших не спадают. Есть люди, которые хотят знать, что с нами случилось в прошлом и в какое будущее мы идем. Есть и те, кто считает народ просто планктоном, которым можно манипулировать и управлять. Вопросы, связанные с Голодомором, – это вопрос будущего Украины. А его видение у наследников палачей и детей жертв – разное. Между этими полюсами никогда не будет примирения.
– Скажите, а по ком он больше скучал?
– Он тосковал по сыну, по старенькой матери. Но больше всего – по возможности заниматься научной работой. И хотя здесь он постепенно и получил возможность публиковаться, участвовать в политической дискуссии, но его заедала поденщина, ведь он не был материально обеспеченным человеком.
Он был человеком скромным, непритязательным в быту. Меня и сегодня мучает мысль, что его золотой головой забивали гвозди. Использовали, кто как мог, его доверчивость и просто человеческую щедрость. Но не дали возможности работать по специальности. Не помогли хотя бы с полноценным лечением в его последние минуты. А что я могла, со своими куцыми взятками, когда, куда ни кинься – у всех при взгляде на него в глазах жадно щелкают счетчики?..
– Не все знают, что Ваш покойный муж похоронен в Киеве. Это было его завещание?
– Да. Но он ничего и никому не хотел демонстрировать. Это было его взвешенное и глубоко интимное решение. Он хотел быть рядом с любимой женщиной, в земле, которую искренне любил и за которую заплатил самую высокую профессиональную цену как ученый и как человек.
– Еще в 2007-м, согласно указу президента, должен был быть открыт памятник Джеймсу Мейсу.
– Об этом просто забыли. Состоялось два конкурса, оба, как по мне, неудачные. Победил сюрреалистический новаторский проект. Этот монумент должны были установить на Контрактовой площади. Но не суждено.
Мне кажется, памятник Джеймсу должен быть простым и достойным. Это должен быть памятник человеку, который несет в руках и в сердце свечу памяти. Худшее, что можно придумать, это воздвигнуть патетическую кучу бездушного камня. Тогда лучше пусть не будет никакого памятника. Пусть выйдут его книги, его диссертация. Пусть работает в полную силу его библиотека и архив, которые я по его завещанию передала в Могилянку. Ничего не надо делать для галочки и для собственного обогащения. Он это ненавидел.
– А что касается настоящего, есть последователи дела Мейса?
– Встречи с украинскими учеными имели сначала настороженный характер, но глубокая эрудиция, компетентность американского доктора исторических наук не могли никого оставить равнодушным. Впоследствии эти контакты стали более теплыми, и сейчас никто не упрекнет меня за преувеличение, если я скажу, что в Украине сегодня действует мощная научная школа Мейса.
Именно под влиянием Джеймса сделали свои первые исследования такие выдающиеся ученые, как Станислав Кульчицкий и Владимир Шаповал. А кроме того, существуют сотни и тысячи исследований, основанных на его научной концепции, ведь пришли в науку уже студенты и аспиранты моего мужа. Поэтому немало тех, кто работает в этой области, могут с полным правом называться если не его учениками, то соратниками.
– Когда Вы сказали, что труды Мейса имеют удивительную способность постоянно актуализироваться...
– Здесь для меня самой есть удивительная загадка. Возьмите любую статью Джеймса, она как будто написана сегодня. Даже действующие лица, за небольшим исключением, те же.
Вот хотя бы взять недавнюю дискуссию вокруг статьи Анны Герман о цивилизационных границах Европы, очерченных профессором Хантингтоном как границы между протестантско-католическим Западом и православным Востоком. Еще пятнадцать лет назад Джеймс Мейс подверг уничтожающей критике все подобные водоразделы. Он считал, что в XXI веке надо внимательно присмотреться к другой, для украинцев более важной, невидимой и выразительной границе, пролегающей по Збручу.
Джеймс считал, что словом «согласие» невозможно стереть политические и исторические различия между украинцами. Считал, что нужна общенациональная дискуссия вокруг всех острых исторических вопросов. И замалчивание такой трагедии, как Голодомор, – путь в никуда.
– Какие из работ еще не изданы? О чем они?
– Я вас, наверное, удивлю, но кроме томика его избранных трудов и материалов Комиссии Конгресса по Голоду, еще ничего не издано. У меня материалов неопубликованных – на три тома. Но! Изменились политические ветры, и сейчас в издательствах от меня просто отмахиваются.
О Джеймсе как экзотическом персонаже украинской истории все готовы поболтать, но взяться за издание его произведений никто не решается. Слишком они острые. Это большой спектр – от истории до политики и экономики. Они еще долго будут обжигать нас стыдом.
– Уже много лет каждую последнюю субботу ноября в Украине проходит акция «Зажги свечу». Она не номинальная – люди действительно зажигают поминальные свечи на площадях и в окнах своих домов, офисов. Скажите, а Вы делаете это? Почему?
– Да, делаю. Потому, что в голодные тридцатые я тоже потеряла многих из своих родственников. Потому, что большой род Дзюбенко лежит в сырой земле, и я даже не знаю, где их могилы. Среди них – моя бабушка, мои тети и дяди. А дед покоится где-то на Колыме. В этот день свеча в моем окне – единственная связь с теми, кого я не знала, но кто так нужен был мне в моей жизни.
Свеча в окне – это идея Джеймса, это его заповедь. Да и он сам для меня является тем огоньком, который светит во тьме моей тоски по нему.
Спасибі за Вашу активність, Ваше питання буде розглянуто модераторами найближчим часом
