Получить конверт через 70 лет после его отправки – кажется, такое бывает только в голливудских фильмах и сказках, в которых письма годами и даже веками путешествуют в бутылках по волнам морей и океанов, дабы, в конце концов, попасть в руки нужного человека и изменить его судьбу. Но жизнь порой бывает интереснее сюжета любой киноленты.
В феврале 2010 года при содействии Государственной службы контроля над перемещением культурных ценностей через государственную границу Украины и МИДа в нашу страну из Австрии прибыла уникальная коллекция из 1208 нераспечатанных писем, которые написали наши соотечественники в 1941 году. Корреспонденция попала на хранение в Мемориальный комплекс «Национальный музей истории Великой Отечественной войны 1941-1945 годов». Его сотрудники изучили письма и поняли: весточки с фронта должны непременно попасть к потомкам авторов.
О том, что писали военнослужащие в первые дни войны и сколько писем дошло до адресатов 70 лет спустя, ForUm расспросил у старшего научного сотрудника Мемориального комплекса Ярославы Пасичко.
– Ярослава Леонидовна, как эти уникальные письма сохранились нераспечатанными до 2010 года? Ведь это кажется невероятным, что за 70 лет конверты никто не вскрыл.
– Начну с того, что письма были написаны преимущественно в Каменец-Подольском в самом начале войны. Они датированы концом июня – началом июля 1941 года. Итак, во время отступления советской армии на восток Украины этот западный город был захвачен нацистами, которые установили контроль над всеми объектами города, в том числе над главпочтамтом.
Неотправленные письма (так мы думаем с коллегами) попали в руки инспектора телеграфной связи при Генеральном почтовом комиссаре Рейхскомиссариата «Украина» доктора философии Густава Ольшлегера. Именно он отправлял эти письма своему другу Эрхарду Риделю в Вену с сопроводительным письмом. В нем Ольшлегер просил сохранить эту коллекцию и не распечатывать ее, чтобы позже по письмам изучить психологическое состояние советских людей в начале войны. Нам удалось узнать, как сложилась судьба двух нацистов. Ольшлегер пропал без вести в 1944-м, а Ридель умер в 1958-м. Во многом благодаря им коллекция сохранилась. Почти 70 лет она пролежала в архивных фондах Почтового, позже Технического музея Вены до 2009 года. В результате реституционных процессов письма вернулись в Украину.
– Что вы чувствовали, когда читали фронтовую корреспонденцию?
– Знаете, открываешь письма и понимаешь: эти люди, которые писали в конце июня – начале июля 1941-го еще даже не догадывались, что им предстоит вынести, пережить. Написанное воспринимается как голос издалека, с того света, ведь мы знаем, что очень многие солдаты с оборонных рубежей 41-го не вернулись домой…
Письма воспринимаются не как экспонаты, такое чувство, что это мог бы быть голос твоего отца или дедушки. Открываешь и видишь обращение: «Дорогой Манюсе». Тогда мы подумали: а ведь сейчас этой «Манюсе» под 80 лет, возможно, она еще жива, но так и не прочла это самое письмо!
– И вы решили отправить письма их родственникам?
– Не совсем так. Прежде всего, мы ввели письма в научный оборот, изучили их, проанализировали. На их основе создали три выставки. Второе глобальное направление нашей работы с корреспонденцией – гуманитарная акция. Мы поняли, что наш моральный долг – эти письма отправить тем, кому они были написаны. Точнее, не сами письма, ведь теперь они находятся на хранении в музее как экспонаты, а их копии.
– Кто делает копии? И насколько они похожи на оригиналы?
– Сотрудники нашего научно-реставрационного отдела. Они делают очень точные аналоги – сами вырезают марки, на рынках ищут соответствующую бумагу, подбирают цвет чернил, карандашей.
– А как же почерк?
– У них есть специальный стол с подсветкой. Кладут туда письмо и переводят почерк, будто бы через копирку. В сорок шесть писем были вложены фото, мы их тоже отсканировали и распечатали. В некоторые конверты были вложены веточки, засушенные цветы. Приходится и нам делать гербарии.
– Конверты такие разные, некоторые похожи скорее на записочки…
– Солдаты выходили из ситуации, как могли. Вкладывали письма в те конверты, какие были под рукой – стандартные, даже самодельные, а то и просто складывали треугольником. Некоторые письма были заклеены, есть такие, что были прошиты нитками, а один – даже гвоздиками «забит».
В любом случае, как бы ни выглядело письмо, даже если в нем три слова написано, для потомков сегодня оно имеет огромное значение. Я вспоминаю, как мы вручали письмо Екатерине Никифоровне Курченко на Киевщине от погибшего отца. Ей в начале войны было около десяти лет, поэтому папу своего она хорошо помнит. Так вот, заходим мы к ней в хату. Видим – беленькая комнатка, в которой ничего нет, только стульчик стоит, на нем сидит бабушка в косыночке. Я ей только успеваю сказать, кто я и откуда, отдаю письмо, а она его, даже не распечатывая, начинает целовать, прижимать к себе. Плачет: «Папочка родненький!»
Он пропал в августе 1941 года, долгое время не знали, где его могила. В 1985 году поисковики нашли его и перезахоронили. Но никаких вещей от отца у Екатерины Никифоровны не осталось. А тут – письмо из Вечности…
Вспомнить все
– Так интересно, о чем же писали люди в первые дни войны, когда на их головы летели снаряды?
– Вот я вам покажу письмо красноармейца Ефимова, молодого парня, который только был призван: «…Здесь у нас куда веселее, чем в Харькове. Целые дни летают самолеты, и наши, и германские. Настроение обыкновенное, иной раз веселое, иной раз приходится удирать под прикрытие леса… Дерутся наши храбро и самоотверженно, несмотря на сильнейшего врага… Правда, немецким городам, и вообще его территории, достается гораздо больше, чем нашей земле. Недавно тысяча наших самолетов бомбила Берлин!…» – и это летом 1941-го! Такая вот юношеская бравада.
К сожалению, проследить судьбу красноармейца Ефимова оказалось задачей не из простых. Знаем лишь из письма, что он работал в харьковском кинотеатре «Ударник», писал директору и всему коллективу. Но что за кинотеатр такой, даже харьковчане не знают. Может быть, существовал при заводе каком-то?
– И что, все были такими смельчаками?
– Нет, конечно. Некоторые и впрямь писали с восхищением о том, что они вот-вот разобьют врага. Но пожилые люди, пережившие финскую кампанию, были далеки от оптимизма. Письма писали все: военнослужащие, офицеры, гражданские, ученики, студенты, пациенты санаториев. Многие писали об ужасах первых бомбардировок. Некоторые письма датированы 7, 8 июля, накануне оккупации Каменец-Подольского. Люди еще просили – заберите нас отсюда, тут страшно, все бегут, армия отступает. А уже 10 июля город был оккупирован…
Чем еще ценны эти письма – военная цензура не успела их просмотреть, то есть люди записывали первые впечатления, искренние, честные. В основном, это письма бытового характера: «Муся, заготовь хлеб, продай корову, а то ты ее не спасешь, береги детей, сделай бомбоубежище в конце огорода». То есть прослеживается забота о семье. Есть много признаний в любви – очень нежных и трогательных. Наверное, в жизни эти люди никогда так не говорили, как в этих письмах.
В коллекции встречаются пять писем одного автора, почти в один день, всем своим родным, друзьям. Письмо – это ведь что? Современное смс. Как и сегодня, людям хотелось поделиться впечатлениями с друзьями, родными. Многие весточки имеют общее стандартное начало: «Я жив, здоров, чего и вам желаю»
Были также анонимки, доносы. Это было сложное время, люди выживали, как могли.
– Сколько писем уже нашли своих адресатов?
– Из 1208 – 500. Львиная доля писем была адресована в Хмельницкую область. Но есть письма во все республики бывшего Советского Союза.
– Как вы находите адресатов? Или же они сами ищут вас?
– Во-первых, на нашем сайте мы создали список адресов. Например, есть рубрики по странам – Татарстан, Азербайджан, Армения и т.д. В рубриках Украина и Россия – подрубрики по областям – Винницкая или Воронежская. А уже внутри них – отсканированные копии конвертов, на которых указаны адресаты, от кого письмо написано. Эту же информацию мы разослали в областные госадминистрации, райцентры.
Во-вторых, бросаем «клич» на форумы поисковых организаций, мол, если кто помнит или слышал о таком-то пропавшем без вести, дайте знать. Также нам очень сильно помогает телепроект «Жди меня». Благодаря ему мы нашли очень много адресатов по регионам бывшего СССР. Когда отзывается адресат, мы на сайте ставим штамп – «письмо вручено».
– Много людей вам звонят?
– Этот проект имел эффект разовравшейся бомбы, мы задыхались от звонков. Звонили как из украинских сел, так и из Российской Федерации, постсоветских республик, стран Европы, Азии, США. К поиску подключились поисковые, ветеранские организации, учебные заведения, средства массовой информации – всем хотелось прикоснуться к истории.
– Бывали ли такие случаи, когда письмо получал тот, кто его написал?
– Был один такой случай. Анна Корнилова из Хмельницкого сама получила письмо, которое написала брату в 1941-м. В то время она была студенткой пединститута.
Рассекретить шпиона и прочесть идиш
– С какими сложностями вы сталкивались во время проекта?
– Прежде всего, со сложностями перевода. Причем во всех смыслах. Приходится переводить и расшифровывать адреса, имена. Ведь некоторые подписывали письма просто – «Дмитрий», иногда ставили росчерк, некоторые лишь указывали полевую почту. Поэтому нам приходится устанавливать номера воинских частей, искать любые зацепки.
Неправильно оформленные письма тоже очень осложняют процесс поиска. Например, один боец написал адрес на конверте «Сількуча». Долго же мы искали этот населенный пункт, пока не поняли, что это – село Куча. Кроме прочего, многие географические названия сегодня исчезли из карт, села и даже города переименованы.
Еще один наш враг – неразборчивый почерк. Например, написано «Ниченко». Так мы и разместили на нашем сайте. А потом нам позвонили из села Довгеньке Изюмского района Харьковской области, говорят, что не было у нас никогда «Ниченков», а жили «Исоченки», и жила такая Мария. Так ее письмо получил внук. А еще в 40-е письма писали карандашом, сегодня все это затерлось, плохо видно…
– Писали только по-русски и по-украински или на других языках тоже? А может, язык-шифр использовали, чтобы враг не догадался?
– Конечно, «шпионы» встречаются сплошь и рядом! Многие писали аббревиатуры: «К.Л.М. просит Ф.С.Т. сжечь его документы» и т.д. Кто этот К.Л.М.? Как все это прочесть? Непонятно.
Более 40 писем было написано на идише, сегодня – мертвом языке. К кому бы мы ни обращались, никто не может сделать хороший перевод. Еще 19 писем написаны на казахском, причем латиницей, которой пользовались до 1948 г. Перевести могут только специалисты-языковеды. Эти письма очень своеобразны, написаны стишками, вроде поэзии Омара Хайяма: «…Позволите ли поцеловать в правую руку, солнце мое восходящее?» Настоящая восточная песня.
Очень красивые азербайджанские письма… Да что там говорить, все они по-своему красивые. Читаешь их и представляешь того, кто писал, в каких условиях, кому, о ком. Как все это интересно и трогательно!.. Эти письма прошли через сердце каждого сотрудника музея, надеюсь, все они, в конце концов, найдут своих адресатов, даже 70 лет спустя.
Спасибі за Вашу активність, Ваше питання буде розглянуто модераторами найближчим часом
