С началом учебного года традиционно актуальной становится тема детского здоровья. Ведь болезнь не щадит даже самых крошечных – ежегодно в Украине рождается около 5 тысяч малышей с врожденными пороками сердца. И некоторым нужно делать операцию в первые же сутки после рождения. О том, как в Украине спасают детские сердца и почему количество самих украинцев уменьшается, корреспондент ForUm `а спросил у одного из лучших детских кардиохирургов Украины Василия Лазоришинца.
На сердце ребенка влияет экология и образ жизни родителей
– Когда у детей диагностируют врожденный порок сердца?
– Сегодня врачи могут диагностировать порок сердца у будущего младенца уже на 12-14-й неделе беременности, когда проводится первое диспансерное обследование беременной женщины. Сердечная трубка (из нее потом вырастает сердце) формируется и начинает биться на 19-е сутки беременности, а на 72-е сутки сердце уже сложившееся и можно поставить точный диагноз. На 20-22-й неделе проводится еще одно обследование, для уточнения диагноза.
Для сравнения: раньше у уже родившегося младенца было четыре опасных признака: тахикардия, отсутствие пульса на ногах, шум в сердце и синюшность. Это в 80% случаев давало возможность поставить диагноз порок сердца.
Сейчас мы разработали рекомендации по пренатальной диагностике врожденных пороков сердца. Там есть пороки, не совместимые с жизнью, при которых существует очень большой риск и можно прерывать беременность по медицинским показаниям.
– Почему у таких крошечных малышей уже диагностируют порок сердца?
– Вы говорите о наследственности. А чье здоровье больше влияет на ребенка – материнское или отцовское?
– Хромосомы делятся пополам, 23 отцовские и 23 материнские. Но тут есть интересный момент. Мы проводили с американцами исследования, когда нужно было обследовать детей с определенным пороком сердца. И они говорят: нам отцов не надо исследовать, только ребенка и маму. Оказывается, в США биологическое отцовство подтверждается только в 60%. Это серьезный научный факт.
Как известно, у евреев принимают национальность только по матери, и в этом есть своя логика. Видимо, они об этом подумали еще 5 тысяч лет назад.
– А после операции ребенок становится абсолютно здоровым или есть какие-то ограничения?
– В 80-90% случаев ребенок становится абсолютно здоровым. Но есть такие пороки, как, например, одножелудочковое сердце, где нет возможности сделать его физиологически здоровым. А есть синдром гипоплазии, где мы формируем этот желудочек, и нужно выполнить еще две операции. В целом, если вовремя и хорошо прооперировать, то эти дети совершенно здоровы.
– В какую сумму обходится операция родителям малышей?
– С 2003 года детей мы оперируем полностью бесплатно.
– Меняется ли количество ваших пациентов из года в год?
– По статистике, оно приблизительно одинаковое. Мы в состоянии «переварить» 800-900 операций в год, центр профессора Емца делает в год 1300–1400. Есть еще 8 центров. Центр сердца в Киеве делает 150, во Львове тоже 150, Донецк начал активно оперировать. Все вместе мы делаем 2-2,5 тысячи операций. А каждый год рождается по 5 тысяч детей с врожденным пороком сердца.
– То есть пока вы все равно не успеваете?
– Пока не успеваем. Но со временем ситуация улучшается, потому что всего в Украине 24 центра, которые проводят операции на сердце. Вот чем горжусь, так это тем, что на моей родине в Закарпатье мы в 2012 году открыли кардиохирургический центр, где работают мои ученики. Они выполняют более 200 операций в год.
– По каким критериям определяется, кто будет лечиться за государственный счет, а кто за свой?
– Мы заключаем меморандум с губернатором, и там определен порядок направления. Это решает руководитель здравоохранения области, а дальше они направляют пациента к нам.
– Значит, есть некая очередь из таких деток?
– Нет. Нет никакой очереди ни для кого. Особенное внимание детям, которые находятся в критическом состоянии, – они принимаются сразу же. Были случаи, когда довозят ребенка, а сердце уже остановилось. Мы начинаем с реанимации, запускаем его, подключаем искусственную вентиляцию легких и дети выживают, выполняем определенные манипуляции, и они живут.
– Вы делаете операции внутриутробно?
– Мы не делаем, но в мире проводятся такие операции.
– А почему в Украине не делают?
– Скольких деток удается спасти?
– Когда я пришел в 1993 году, то при некоторых пороках после операции умирало 27%. Сегодня на 900 операций – это 1,8%. Разница большая, но и за одной десятой стоит чей-то ребенок, чей-то сын, чья-то дочь, чья-то семья. В целом по институту на 5 тысяч операций – 1,3% летальности.
Здравоохранение только на 10-15% может помочь человеку быть здоровым
– Насколько хорошо сегодня финансируется украинская сердечная хирургия?
– В Украине на здравоохранение выделяется 3,2-3,4% валового национального продукта. ВОЗ считает, что если государство выделяет менее 5%, то страна обречена на вымирание, что у нас и происходит: население уменьшилось на 7 миллионов.
В сердечной хирургии мы оперируем очень мало, несмотря на то, что за последние 5 лет количество операций ощутимо увеличилось. Раньше было 6900 в год, а в этом году – 17 тысяч. То есть прогресс есть, и значительный, но это всего 50% того, что нужно делать.
В этом году нашему институту выделили достаточное количество средств и на оборудование, и на изделия медицинского назначения. Единственное, чего нам не хватает, – это медикаменты. Но одно дело родителям купить лекарство за 400-700 грн, и совсем другое – клапан за 8 тысяч гривен или асигинатор за 6 тысяч гривен. Все дорогостоящее мы закупили.
А с прошлого года президент академии дал задание разработать квотирование. Каждый институт заключает договор с 27 регионами, и они имеют возможность направить пациента на лечение за бюджетные средства.
Все наши заведения лечат за год 150 тысяч человек, из них 44 тысячи мы обязаны пролечить за счет бюджета. Это по квотам и согласовано с министром. Таким образом, помощь становится доступной и приближенной к регионам.
– По данным Минздрава, украинцы чаще всего умирают именно от сердечно-сосудистых заболеваний. Почему?
– Да, это 66% смертности. Но из 680 тысяч человек, которые умерли за прошлый год, вскрытия проводились только у 250 тысяч. То есть это 25% от общего количества скончавшихся, и там причина смерти «сердечно-сосудистые заболевания» подтвердилась только у 45%. Если будем тщательнее подходить к статистике, то и цифры будут другие. В конце концов, все умирают от остановки сердца.
Но в Европе этот показатель совсем другой. Проблема Украины еще и в том, что наши люди приходят с запущенными формами, не диагностируются. Они просто не хотят лечиться.
– Украинцев становится все меньше, и болеют они все чаще. Мы исчезаем как нация?
– Состояние здоровья украинцев определяется многими факторами. Мы уже говорили: экология – 40% влияния, образ жизни, питание, наследственность. Здравоохранение только на 10-15% может помочь человеку быть здоровым. Остальные 85% зависят от этих факторов. Плюс вредные привычки.
Еще Пирогов говорил: будущее за медициной профилактической. Образ жизни и питание сначала надо отладить, плюс своевременная диагностика. Если у человека повышенное давление, он должен знать об этом, знать факторы риска и принимать лекарства, чтобы его нормализовать.
В целом по продолжительности жизни мы на одном из последних мест. Но я бы не сказал, что нация исчезает. В 2006 году у нас родилось всего 360 тысяч и умерло 780 тысяч, а за 2011 год родилось 541 тысяча и умерло 680 тысяч человек. Баланс выравнивается.
– Вы стали замминистра, когда в Украине началась эпидемия свиного гриппа. Что тогда произошло на самом деле: слишком рьяная информационная кампания или были веские основания для паники?
– Меня назначили главой оперативного штаба, когда уже прошло 2,5 недели. А ситуация была такова. Сначала думали, что это обычный грипп, но потом подтвердился калифорнийский штамм, пришедший к нам через Европу из Мексики. И когда десятками стали умирать бедные и богатые, старые и молодые, то действительно началась паника, из-за которой украинцы стали массово скупать медикаменты.
Мы отработали протоколы лечения, выезжали в очаги (Львов, Тернополь, Черновцы, Ивано-Франковск). Запад затронуло, потому что там были сильные снегопады, а население было ослаблено и активно контактировало с Европой.
Кроме того, мы тогда, впервые в Украине, выходили и показывали: где и сколько человек умерло. Раньше никто и нигде это не показывал.
– По вашему мнению, у кого квалификация выше – у украинских или у зарубежных врачей?
– Квалификация у врачей сейчас практически одинакова во всем мире. Могут быть отличия в технологических особенностях. В Германии, например, 80% операций проводится мини-инвазивно (малотравматично).
– С точки зрения опытного врача, украинские ВУЗы хорошо готовят будущих медиков?
– Плохо готовят. Преддипломная подготовка еще хоть на каком-то уровне. Мы все подгоняем под Болонский процесс, а Болонский процесс – это путь к оттоку кадров. Последипломная же подготовка вообще негодная. Хирург, отучившийся 3 года в интернатуре, приезжает в практическое здравоохранение и ничего не может сделать, потому что его не допускали к столу и не учили.
Каждое утро – операция
– Василий Васильевич, почему вы выбрали именно детскую кардиохирургию?
– Всю жизнь мечтал быть офицером. А потом между 9-м и 10-м классом мой брат получил травму, и я его доставлял в больницу, где должны были оперировать. И тогда я решил, что стану врачом, и обязательно хирургом, потому что видел, как оперировали, помогали брату. Окончил школу с золотой медалью и сразу поступил в институт. Примерно через месяц после начала учебы лекцию нам, первокурсникам, читал Амосов. Он тогда увлекался кибернетикой и сказал: все, вы можете бросать медицину, потому что мы сейчас разрабатываем машины, которые будут ставить диагноз, расписывать лечение. Врачи как таковые станут не нужны. А мы, как дети, поверили этому и начали задумываться, что же делать. Потом решили, что все равно будем учиться. Для того чтобы изучать хирургию по-настоящему, я с четвертого курса, когда уже можно было официально работать, пошел работать операционной медсестрой.
– Как же вы успевали учиться и работать?
– Работал я по ночам.
– А спали когда?
– Первая моя стажировка состоялась, как только я пришел на должность заведующего отделением. Мне тогда повезло, потому что институт возглавил видный ученый, академик Геннадий Васильевич Кнышев, который начал с того, что отправил несколько бригад на учебу за границу.
Кристиан Бернард, который впервые сделал трансплантацию сердца в 1967 году, за всю жизнь сделал более 60 пересадок сердца и 1000 операций на открытом сердце, и гордился этим.
– Вы ежедневно проводите операции?
– Работая заведующим отделением, конечно, оперировал больше, потому что была такая возможность. Я делал и две, и три операции в день. Выполнял 300-350 операций в год. А поскольку с 2004 года я стал еще и начальником управления Академии медицинских наук, а с 2008-го по 2010-й работал заместителем министра, потом первым заместителем министра здравоохранения, то оперировать удается меньше, но все равно каждый день, когда бывал в Киеве, утром шел в операционную.
– Получается, у вас день начинается…
– С операции. Каждое утро.
– Вы, практикующий врач, занимали должность первого замминистра. Между доктором и чиновником Минздрава существовал конфликт?
– У нас общество не созрело для этого. На Западе мой коллега получает 1 млн 300 тысяч долларов в год. У него 50% сразу уходит на налоги и почти 30% на страховку от врачебной ошибки. Самый строгий приговор – это тот, который выносят коллеги. Есть ассоциация, которая решает – лишить его лицензии или нет.
– Как вы справляетесь с такой ответственностью?
– Я уже привык к этому. Хирург – это дирижер в команде. В каждой операции нас участвует 9 человек. Это 2 ассистента, операционная сестра, анестезиолог, анестезистка, 2 человека перфузиониста. И хирург должен видеть все, успевать все, чтобы не возникло непредвиденных ситуаций.
– Заходя в операционную, вы понимаете, что в ваших руках чья-то жизнь. Как вам удается отключить эмоции?
– Естественно, понимаю. Это моя работа. Если будут трястись руки, то я плохо ее сделаю. Мы все проходим определенные этапы обучения. У меня самое молодое отделение в институте, несмотря на то, что все уже остепененные. В среднем возраст 34-35 лет.
– В процессе операции или после нее вы сомневаетесь в своих решениях?
– Чем больше опыт у хирурга, тем больше он знает, что нужно сделать, чтобы было правильно. Но одно дело, когда ты знаешь, что делать теоретически, а другое – если ты прошел долгий путь.
– В вашей практике были ошибочные решения?
– Какой-то процент ошибок есть всегда. Но если ты понимаешь, какая на тебе ответственность и за что ты отвечаешь, то ты понимаешь, что никакой ошибки допустить нельзя. Самое главное для хирурга – до последнего верить в успех. У меня был случай, когда полностью распилили сердце пополам, и хирург, который оперировал, опустил руки. Я тут же со второго стола перемылся и пришел, все сделал, и мы спасли ребенку жизнь.
– Как вы снимаете напряжение?
Справка: Василий Васильевич Лазоришинец награжден Орденом князя Ярослава Мудрого V степени, является членом-корреспондентом Национальной академии медицинских наук Украины, избран 13.09.2010 г. по специальности детская кардиохирургия, доктор медицинских наук (2002 г.), профессор (2004 г.). Также заслуженный врач Украины (1999 г.), лауреат Государственной премии Украины в области науки и техники (2005 г.), хирург высшей категории, заместитель директора по научной работе ГУ «Национальный институт сердечно-сосудистой хирургии им. Н.Н. Амосова НАМНУ»(2003-2008 гг.), заведующий отделом хирургических методов лечения врожденных пороков сердца у новорожденных и детей младшего возраста (с 1993 г.), заместитель министра здравоохранения Украины (с 2008 г. по 2009 г.), первый заместитель министра здравоохранения Украины (2009-2010 г.), начальник лечебно-организационного управления АМН Украины (2004-2008 г. и с 2010 по настоящее время).
Также ведущий ученый в области кардиохирургии, известен как один из пионеров создания и становления школы кардиохирургии новорожденных в Украине. Именно он впервые на постсоветском пространстве применил практику обмена опытом с ведущими кардиохирургическими клиниками Европы и США. Под руководством и при непосредственном участии Лазоришинца в Украине впервые успешно выполнена операция «Норвуд 1» при синдроме гипоплазии левых отделов сердца, что является подтверждением высокого хирургического мастерства.
Спасибі за Вашу активність, Ваше питання буде розглянуто модераторами найближчим часом
