21 ноября наступает четвертая годовщина Евромайдана. Первый серьезный выпад в сторону его участников произошел 30 ноября 2013-го, когда силовики разогнали студентов на Майдане Незалежности, после чего акция протеста стала перерастать в революцию. Потом были события на Банковой, неоднократные штурмы Майдана, расстрелы на Институтской, засады на автомайдановцев и прочие избиения, убийства, задержания, аресты участников протеста. Всего Департамент спецрасследований ГПУ ведет около 150 уголовных производств по событиям, объединяющим в себе более 5 тыс. отдельных эпизодов. Руководитель департамента Сергей Горбатюк рассказал о ходе расследования и объяснил, почему оно продвигается так медленно.
Несговорчивость Интерпола
Сколько всего уголовных дел по преступлениям против Майдана, сколько виновных сидят за решеткой, скольким удалось сбежать?
— Расследуются более 3 тыс. преступлений, совершенных во время Майдана. О подозрении сообщили 380 лицам, обвинительные акты по 239 направлены в суд. 48 человек признаны виновными. Один человек отбывает реальный срок за решеткой.
В сухом остатке получается, что по всем преступлениям против Майдана в тюрьме сидит всего один человек?
— Да. И тот — «титушка», не сотрудник правоохранительных органов. Из 380 подозреваемых у нас 48 чиновников уровня руководителей милиции Киева, областей, главы обладминистраций, их замы, министры и президент. Среди подозреваемых 201 правоохранитель, в том числе 22 следователя, 15 прокуроров и 14 судей.
А сколько человек объявлено в розыск?
— В розыске 110 подозреваемых.
Почему возникают проблемы с объявлением топ-чиновников прошлой власти в розыск в Интерполе?
— Интерпол категорически отказывает объявлять в розыск любого фигуранта дел о противодействии Майдану. Там говорят, что эти преступления осуществлялись в условиях смены власти, следовательно, могут быть признаки политических преследований. «Титушек» они в розыск ставят, а вот любого, кто так или иначе был связан с властью, от рядового «беркутовца» до высшего руководства страны, — нет. Более того, буквально месяц назад были сняты с международного розыска по обвинению в растрате денежных средств бывший министр внутренних дел Захарченко и его заместитель Ратушняк.
Что-то можно с этим сделать?
— Уже не один год мы пишем им письма, встречаемся с представителями Интерпола, но чёткого ответа они избегают, дескать, пишите, а мы рассмотрим ваши аргументы. В итоге мы стабильно получаем отказ.
Недавно столкнулись даже с отказом выставлять разыскиваемых с так называемой синей картой. Красная карта означает, что все страны Интерпола должны задерживать такого человека, а синяя — просто сообщать о его перемещении. Ведь у нас со многими странами, в том числе европейскими, есть двусторонние договорённости об экстрадиции. И когда мы узнаем, что подозреваемый въехал в какую-то страну, просим власти этой страны задержать его, предоставляя необходимые документы. Но нам отказали даже в этом, причем в украинском, а не в центральном офисе Интерпола, с той же мотивацией.
Какие из майдановских дел двигаются медленнее всего и почему?
— Наверное, первые убийства — Нигояна и Жизневского, они фактически не раскрыты, также не установлены непосредственные исполнители по нескольким ночным убийствам 18 февраля во время штурма Майдана.
По второму случаю мы в своем подозрении обвиняем тех, кто отдал приказ проводить антитеррористическую операцию против Майдана. Никаких оснований проводить эту операцию не было. Но вот по конкретным убийствам в ту ночь гораздо сложнее — нет видео или оно некачественное из-за отсутствия освещения, мало свидетелей и т. д.
Есть другая группа преступлений, относящихся к очевидным событиям: задержаниям, арестам, избранию меры пресечения и т. д. Мы знаем, кто и когда это делал, есть соответствующие документы, подписи и пр. В то же время нам приходится проводить длительные допросы, очные ставки, другие следственные действия, чтобы доказать, что было «привлечение к ответственности заведомо невиновного человека», то есть майдановца, или «вынесение заведомо неправосудных решений». Нам надо доказать, что все это делалось «заведомо», это не так просто и быстро.
Альтернативная люстрация
Человек, не разбирающийся во всех этих тонкостях, видит такую картинку: спустя почти четыре года после Майдана срок отбывает всего один человек. В чем главная причина этой ситуации?
— Надо разделять результаты работы следствия и конечный результат — приговор. Расследованием охвачены практически все совершенные преступления и выдвинуты подозрения 380 лицам. Что касается приговоров, тут есть как объективные, так и субъективные факторы. Если мы говорим о быстром завершении какого-то процесса, то это может быть в одноэпизодном деле, например, с пытками над Михаилом Гаврилюком. Это несложное дело, его быстро расследовали, было пять приговоров, один беркутовец сбежал во время процесса. Виновные признали вину, сам Гаврилюк сказал, что он их прощает. Поэтому тут обошлось без лишения свободы. 38 человек, получивших приговоры, как раз проходят по делам небольшого объема или нетяжким статьям. В основном они получили условные сроки, это бывшие правоохранители или «титушки». Также в судах объективно долго рассматриваются дела, в которых десятки эпизодов, например, дело по расстрелам на Институтской.
Что касается субъективных факторов, это проблемы с рассмотрением дел в судах и работа правоохранительных органов. Последние выполняют наши поручения, информацию по запросам присылают, но отсутствует реальная помощь в раскрытии преступлений правоохранителей во время Майдана, нет инициативности. Реальная помощь есть только по преступлениям «титушек». Отсутствует и воля руководства МВД к тому, чтобы установить виновных в рамках своих полномочий или хотя бы соблюсти принцип, когда все, кто причастен к преступлениям на Майдане или не способствует расследованию этих преступлений, должны уйти из МВД. По сути, за три года только единицы правоохранителей дают показания. Многие тогдашние руководители милицейских подразделений и сейчас работают в полиции на высоких должностях.
По каждому факту нарушений правоохранители должны проводить собственные служебные расследования. После победы Майдана и смены власти их надо провести пусть не по каждому отдельному эпизоду, а хотя бы по дням выяснить, что происходило 30 ноября при разгоне студентов, 1 декабря на Банковой и т. д., кто из силовиков где находился и что делал. По нашему запросу МВД за два месяца, весной 2014-го, провело какое-то расследование и выдало один акт, охватывающий события с 30 ноября 2013 года по 20 февраля 2014-го. Свалили все в кучу и выдали общие выводы: во всем виноваты тогдашние руководители страны и те, кто потом сбежал из Украины.
Вы настаивали на том, чтобы внутренние расследования МВД провело более тщательно?
— Конечно, мы хотели, чтобы расследования провели хотя бы по каждому отдельному дню, но нам отказали, заявив, что такое расследование уже провели и все выяснили. Но если бы его провели нормально, это была бы своего рода люстрация. Совершивших нарушение привлекли бы к дисциплинарной ответственности вплоть до увольнения.
По идее, если правоохранитель сотрудничает со следствием, рассказывает, кто во время Майдана чем занимался, кто отдавал приказ, кто зверствовал, условно можно считать, что он «очистился». При наличии оснований ему должны сделать выговор и пусть дальше работает. Тогда был бы виден результат.
Судейская солидарность
Какова роль судов в этом процессе?
— Они, например, не берут подозреваемых под стражу или освобождают из-под стражи обвинённых в совершении убийств или других особо тяжких преступлений, дают им возможность скрыться. Используя изъяны законодательства, некоторые придумали ноу-хау — «ночной домашний арест», когда человек с 23:00 до 7:00 должен находиться дома. Люди и так обычно в это время находятся дома, в чем тут мера пресечения? Это не арест. Человек не берет на себя никаких обязательств: дома переночевал — и находись днем, где хочешь, хоть за пределы страны выезжай, никто тебя не задержит. Логичным было бы делать так: если домашний арест не круглосуточный, то можно предоставить один или два часа для удовлетворения каких-то жизненных потребностей.
Сколько фигурантов ваших дел, сотрудников МВД, прокуроров, судей и т. д. до сих пор работают в органах власти?
— Примерно 15 человек. Например, до середины 2016 года на должности командира полка полиции работал Андрей Дидюк, который с конца 2014-го был подозреваемым по делу об избиении студентов. Тогда он был замкомандира полка спецназначения, потом стал командиром уже реорганизованного подразделения. Есть и прокуроры — фигуранты майдановских дел, оставшиеся на должностях, и судьи.
Так называемые «судьи Майдана» продолжают рассматривать дела, связанные с теми событиями. Есть возможность их отстранить хотя бы от этой категории дел?
— В целом более 100 судей рассматривали и принимали решения по делам в отношении протестующих. Было несколько попыток их отстранить от работы. Сначала собрали какую-то комиссию, которая делала проверки и передавала их на рассмотрение Высшего совета юстиции, потом сам ВСЮ проводил проверки и предлагал парламенту уволить нескольких так называемых майдановских судей. Парламент потом по непонятному принципу голосовал за их увольнение. В итоге всю процедуру провели так, что уволенные судьи смогут добиться отмены этих решений если не в наших судах, то в ЕСПЧ, еще и получат компенсацию. Когда Верховная Рада 24 раза ставила на голосование вопрос об увольнении какого-то судьи, для ЕСПЧ таких фактов, думаю, будет достаточно.
Когда ДСР дойдет до вручения подозрений этим судьям?
— Понемногу подходим к этому вопросу, некоторые проекты уже готовы, другое дело, как они будут подписываться заместителем генпрокурора. С этим у нас постоянные проблемы.
В ближайшее время стоит ли ожидать прорыва по майдановским делам?
— Майдановские дела разные. Есть очень сложные и объемные, где большое количество потерпевших и свидетелей, например, по расстрелам на Институтской. Там у нас 128 потерпевших, заседания назначаются дважды в неделю, проходят регулярно, и за два года через суд прошло только 88 человек. А еще остаются свидетели, изучение материалов дела и т. д., то есть тут объективно всё очень долго. Хотя если бы судьи не были так загружены, можно было бы проводить заседания каждый день, все пошло бы быстрее. Нехватка судей — тоже огромная проблема.
Но есть и чисто субъективные сложности с судами. Например, по командиру харьковского «Беркута» уже больше года не могут назначить дело к рассмотрению: то отводы судей, то самоотводы, то смена подсудности, то еще что-то. Дело само по себе сложное, но за истекшее время хотелось бы увидеть хотя бы свет в конце тоннеля, если бы оно рассматривалось. Такая ситуация с большинством дел.
Например, есть одноэпизодное дело по избиению журналиста Веремия, которое предшествовало его убийству. Простейшее дело — избиение одним человеком другого человека. Там подозреваемый — один известный «титушка». В июле 2014 года обвинительный акт был в суде. Более трех лет тянется процесс: то заседание откладывается на два месяца, то судья в отпуске, а результата нет.
А сам «титушка» в это время на воле?
— Был на воле, за время процесса успел совершить другое нарушение, его взяли под арест. Потом поменяли на домашний арест, потом вообще отменили меру пресечения. Этот пример не единичный.
Это, по-вашему, сознательный саботаж со стороны судей или какая-то судейская солидарность?
— В отдельных случаях откровенный саботаж, а часто и судейская солидарность. Например, есть одно дело, трое подозреваемых согласились давать показания, признали вину, подписали соглашение со следствием — на меру наказания, не связанную с лишением свободы. Заходим в суд, прокурор говорит: давайте утверждать соглашение со следствием, защитники и обвиняемый об этом ходатайствуют. Судья по надуманным мотивам отправляет обвинительный акт назад прокурору. А Апелляционный суд даже не хочет брать к рассмотрению апелляцию прокурора на такое решение судьи.
Но зачем судьям искусственно затягивать процесс по таким делам?
— Сложно сказать, потому что непосредственно с судьями я не общаюсь. Но доходят слухи, что между собой они так говорят: сейчас мы таскаем «майдановских» судей, а потом власть поменяется и начнут уже нас по судам таскать, потому что мы вели эти дела.
Единственный орган, который может привлекать судей к дисциплинарной ответственности и увольнять их, то есть орган, который может повлиять на ситуацию, — Высший совет правосудия. Мы туда направили уже 10 жалоб. У ВСП есть 45 дней для их рассмотрения. Некоторые жалобы находятся без малейшего движения в течение и 90, и 150 дней. А четыре из них нам и вовсе вернули с крайне сомнительным обоснованием — якобы нет доверенности для вносившего их прокурора от прокуратуры.
Эпизод в две тысячи томов
Вы можете популярно объяснить смысл понятия «большое дело Януковича»? Этот термин часто используется, в том числе генеральным прокурором, но каждый, кажется, в него вкладывает свой смысл.
— Это скорее публицистический термин. Сейчас Януковичу и ряду других топ-чиновников сообщили о подозрении в создании преступной организации с целью незаконного обогащения — через разворовывание госимущества, взятки и т. д. Это касается периода 2010–2014 годов. Преступная организация оформилась вскоре после президентских выборов, когда люди из окружения Януковича заняли высокие государственные посты. Затем идут сотни и тысячи различных экономических преступлений, далее — уже противодействие протестным акциям Майдана. Как мы записали в нашем подозрении Януковичу и Ко, они боролись с протестами для того, чтобы не отвечать за предыдущие преступления, чтобы остаться у власти и совершать преступления в будущем. В комплексе это и есть «большое дело Януковича».
Но оно не организовано как расследование одного дела, а по отдельным эпизодам разбросано между разными подразделениями прокуратуры. Преступления против майдановцев — у нас, часть дел по топ-чиновникам времен Януковича — тоже у нас, например, дела по подозрению Клюева, Азарова, Пшонки. Кроме того, деятельность этой преступной организации расследует военная прокуратура, Главное следственное управление, управление по преступным организациям и новосозданное подразделение в рамках международного департамента прокуратуры.
Какой общий объем всех этих дел?
— Огромный. Чтобы вы понимали, только один эпизод по незаконному завладению «Межигорьем» и строительству новой резиденции составляет около двух тысяч томов. Потому «большое дело Януковича» как единое целое в принципе нельзя закончить в осязаемые сроки из-за объема. Мы идем другим путем — выделяем из него эпизоды, проводим расследование, потом передаём в суд. Но есть и проблема — отсутствует координация между разными подразделениями, которые занимаются преступлениями прошлой власти.
Я говорил об этом генеральному прокурору. Луценко так себе это представлял: есть «большое дело Януковича», которое можно расследовать и передать в суд. Я объяснял, что это невозможно сделать, а мне отвечали, что все можно. В итоге мне удалось доказать, что если все эпизоды объединим в один, придется объединить и сроки их расследований, а это — один год по нашему законодательству. В конечном счете дело пришлось бы закрыть из-за истечения сроков.
Недавно Юрий Луценко заявил, что досудебное следствие по расстрелам на Майдане завершено и дело скоро направят в суд. Как с этим соотносится то, о чем говорите вы?
— Фактически дело обстоит так: прокуроры обратились в суд за разрешением начать заочное досудебное расследование относительно Януковича, Захарченко, Якименко и т. д. по преступлениям в отношении протестующих, в частности, по расстрелам 18–20 февраля. Но это отнюдь не означает, что следствие по многочисленным эпизодам закончено, оно продолжается, это лишь первый шаг к заочному судебному процессу, это не сам судебный процесс. По разным эпизодам мы находимся на разных этапах, где-то установлены исполнители, где-то организаторы, которые отдавали приказы и говорили об этом по телевизору. Но Янукович не звонил конкретному беркутовцу и не говорил: «Стреляй по протестующим!» Это делалось через посредников, так называемое среднее звено. Именно со средним звеном сейчас ведется наша основная работа.
Как ее довести до конца, если Янукович, Захарченко, Пшонка давно сбежали из Украины, а многие силовики среднего звена тоже скрываются неизвестно где?
— Отсутствие в Украине их самих и других лиц, подозреваемых в преступлениях, конечно, серьёзно усложняет процесс и удлиняет время расследования. Но дело движется. Например, отдельные правоохранители, которые сперва не хотели давать показания, всё-таки начали сотрудничать со следствием «под напором доказательств». Кто-то и сейчас боится говорить, мы засекречиваем их, они дают показания под псевдонимами.
Еще раз подчеркну: если бы была помощь со стороны МВД, все шло бы куда быстрее. Чтобы вы понимали, у нас проходит более 2,5 тыс. пострадавших за все время протестов, включая активистов Автомайдана. На причастность к преступлениям проверяются более 15 тыс. правоохранителей. Это колоссальный объём работы. На сроки влияет даже смена времён года — например, для реконструкции событий при расстрелах протестующих приходится ждать, пока опадёт листва, с марта-апреля приходится брать паузу на несколько месяцев.
«Нельзя устанавливать сроки»
Кажется, что Юрий Луценко подходит к расследованию этих дел с позиции политика, который хочет поскорее получить конкретный результат и предъявить его людям: было преступление, а вот виновный, которого мы посадили за решетку. Вы же постоянно напираете на соблюдение всей процедуры — в ответ получаете обвинения в затягивании и неэффективной организации расследования.
— Быстрое завершение расследований — это не политическое требование, а требование статьи 2 УПК Украины. Но оно не единственное. Не менее важно, чтобы расследование было полным, беспристрастным и проходило в соответствии с законом. Генпрокурора интересует исключительно завершение расследований по топовым представителям бывшей власти, подозреваемым в организации этих преступлений. Он постоянно озвучивает какие-то новые сроки расследования, я же считаю, что любые сроки могут расцениваться защитой как давление на суд, как доказательство того, что следствие не было объективным. Я тоже занимаю административную должность и потому не имею права говорить, что следствие по какому-то эпизоду закончится завтра, послезавтра, через месяц.
Кроме того, есть абсолютное невосприятие генпрокурором рисков применения процедуры специального (заочного) производства, которые вызваны существенными недостатками закона и о которых я ему постоянно твержу. Вскоре после того, как я впервые в 2016 году публично озвучил свою позицию по этому вопросу, я получил выговор. Считаю, что процедура, которую принял парламент, несовершенна, она ведет к заведомой отмене полученных приговоров.
Например, сначала прописали, что норма о заочном правосудии действует только один год. Сейчас внесли изменения, что норма действует до начала деятельности Государственного бюро расследований. Но в любом случае не может уголовно-процессуальная норма действовать какое-то ограниченное время, это говорит об избирательности правосудия. Есть и другие нарушения европейских конвенций. В итоге защита того же Януковича вполне успешно сможет оспорить эти приговоры в ЕСПЧ. Я не против заочного правосудия как такового, но в другом формате, в таком, чтоб результат — приговор — по этой процедуре был состоятельным. Для этого надо вносить изменения в закон. В любом случае должны быть обеспечены основополагающие права подозреваемого: знать, в чём его подозревают, иметь возможность дать показания, иметь право на защитника, иметь право предоставлять доказательства. Если мы внесём изменения в закон, можно рассчитывать, что полученный приговор будет легитимным.
Можно ли в принципе найти баланс между естественным желанием общества поскорее добиться справедливости по делам Майдана с осуждением виновных и соблюдением всех необходимых процедур?
— Иногда и меня посещают такие мысли: расследование идет так долго, может, оно уже и не нужно никому? Но если мы поспешим в ущерб законности и полноте доказательств, то чем будем отличаться от тех, кто бросал за решётку майдановцев? Майдан состоялся в том числе и ради того, чтобы господствовал закон, а не чья-то прихоть или какой-то политический интерес. Баланс, о котором вы говорите, достигается тем, что все правоохранительные органы так работают в рамках закона, чтобы получить результат максимально скоро. Пока этого нет. Все лидеры государства рассказывают, что это дело важно, что это дело чести, а когда доходит до сути, то содействия от МВД и СБУ мы не получаем, даже оборудование для баллистических и судмедэкспертиз мы еле-еле выбиваем, и только с помощью родственников героев Небесной сотни.
В мае генпрокурор обещал, что дело о госизмене Януковича суд рассмотрит в кратчайшие сроки. Но процесс стоит на месте. Как помешать защите Януковича бесконечно его затягивать?
— Во-первых, генпрокурор не имеет права что-то обещать в делах, где он не является процессуальным руководителем. Во-вторых, что касается адвокатов, то Центр вторичной правовой помощи должен выделять обвиняемому адвокатов по назначению, не связанных между собой или защитой Януковича. Как все происходит на самом деле, как происходит выбор такого защитника этим Центром, — неизвестно.
Кажется, уже наработана схема: адвокат берет дело, просит время на ознакомление с ним, потом говорит, что его квалификации недостаточно, отказывается от дела, находится новый адвокат, и так по кругу.
— Это дело не выглядит суперсложным. И когда адвокат говорит, что его квалификации недостаточно, это, по моему мнению, выглядит надуманно. В таких случаях прокурор может (наверное, даже обязан) обратиться в квалификационно-дисциплинарную комиссию адвокатов, чтобы они дали этому оценку. Если адвоката привлекут к ответственности вплоть до лишения лицензии, следующий уже задумается.
Что касается некоторых заявлений о сроках окончания процесса, о виновности лиц, одно это уже даёт адвокатам основания рассчитывать на позитивный вердикт ЕСПЧ. Таких вещей допускать нельзя. Поскольку процесс затягивается, то видно, что суд пытается соблюдать европейские конвенции в части права на защиту, и адвокаты этим пользуются по-своему. Не могу оценивать доказательства по этому делу, но мы можем получить такой результат: даже если будет вынесен обвинительный приговор, на практике реализовать его мы не сможем. Тогда осуждённый, ничуть не страдая от этого приговора, сможет подать в европейский суд и там иметь большие шансы выиграть.
Вопрос политической воли
Сколько эпизодов параллельно расследует ваш Департамент и сколько людей ими занимаются?
— У нас работают 46 следователей и 22 прокурора. Кроме того, есть отдел криминалистического сопровождения, там пять прокуроров и пять специалистов, оказывающих помощь в расследованиях. Еще около 70 человек работают в следственных группах, до 30 человек из полиции, до 40 — из территориальных прокуратур. В целом у нас около 150 уголовных производств, но многие из них объединяют в себе большое количество эпизодов, по самым скромным подсчетам — более 5 тыс.
Скоро четвертая годовщина с начала Майдана. Какие будут новые громкие заявления по майдановским делам? Есть какие-то указания ускорить расследование?
— Расследование идет системно, и результаты появляются регулярно, мы о них сообщаем. Специально к датам не готовим каких-то громких задержаний и подозрений — это неправильно, работа должна быть постоянной.
Что касается указаний, то со мной давно не контактирует генеральный прокурор, на совещания не приглашают, соответственно, указаний никаких нет. Все общение в письменной форме — в основном ответы на мои жалобы о грубых нарушениях законодательства руководством прокуратуры. А их заявления все на одну тему — расследование должно закончиться к такому-то сроку. Помню, еще генпрокурор Шокин в 2015 году озвучивал прокурорам областей срок в два месяца. У нас другой подход: быстрое расследование, но не в ущерб законности.
Складывается впечатление, что «дела Майдана», за исключением отдельных эпизодов, до конца не доведут и виновные никогда не понесут наказания.
— Нет, уже направленные в суд дела показывают, что мы можем собрать достаточно доказательств. Другое дело — время. Дела долго расследуются, исходя из объёма совершённых преступлений и количества лиц, проверяющихся на причастность, но ещё дольше они рассматриваются в судах. Рано или поздно все доведем до конца. Вопрос в том, есть ли политическая воля продолжать расследование и дает ли нам общество время. Или скажут: да задолбали вы со своим расследованием, со своими процессуальными тонкостями, этот Горбатюк вечно жалуется, а где же приговоры?!
Хочу подчеркнуть: я не жалуюсь, сложив руки и ничего не делая. Расследование идёт, я информирую общество о том, почему результаты недостаточны, и называю причины, в том числе — бездействие лиц, которые должны создавать условия для работы, а не препятствия.
Существенные проблемы в расследовании регулярно создаёт и парламент в части уголовного процесса. Сегодня существует угроза остановки расследования с 21 ноября 2017 года дел по Майдану и по коррупции экс-чиновников из-за потери прокуратурой следственных функций. Думаю, это делается умышленно.
Хотя бывает, что и приговоры не всем интересны. Отдельные потерпевшие говорят: не задалбывайте нас, мы не хотим ходить в суды, нам уже ничего не нужно. Есть люди, которые добросовестно приходят на каждое заседание, приезжают специально из других городов, а заседания переносятся раз за разом. Конечно, они возмущены. Идет много судебных процессов, но реальное наказание для виновных откладывается, и чаще всего не по объективным причинам.
То есть на завершение процессов и вынесение приговоров уйдут годы?
— Да.
Спасибі за Вашу активність, Ваше питання буде розглянуто модераторами найближчим часом
