Журналисты побывали в зоне отчуждения и выяснили, почему атомная станция спустя 27 лет до сих пор опасна, куда уходят огромные средства и как живут в «советском заповеднике» вахтовики.
Въезд в 30-километровую зону только по пропускам. Зовут проводника – без него не пускают. Это наш соглядатай.
– Радиация ложится пятнами, – поясняет «следопыт» ЧАЭС Сергей Чернов, который едет с нами. – Я знаю все дороги. А вы сойдете с пути праведного – и получите годовую дозу. Оно вам надо?
Да, не особо. И выходить из машины не тянет. Едем в Чернобыль. Вдоль обочин брошенные дома – это выселенные деревни. Затерянный мир. Ни людей, ни животных. Подозрительно тихо. При въезде в сам город Чернобыль уже не тихо, но при этом все еще подозрительно. У домов припаркованы иномарки. Народ спешит по делам. То и дело хлопают двери подъездов.
– Вернулись местные жители? – интересуемся у проводника.
– Кто ж им разрешит? – пожимает плечами Чернов. – Этот город заселен вахтовиками. Они изучают воду, рубят лес.
Но Чернобыль не похож на рабочий поселок. Никаких бараков. Благо строений хватает, а пустующих квартир еще больше. Выдают ключи – и занимай любую.
– Там – как было в 80–х. Та же посуда, серванты, шкафы, – говорит местный вахтовик Александр. – Есть горячая вода, Интернет. А если станет скучно – пойду в тренажерку.
Да, есть и такая. В Чернобыле налицо все признаки мирной жизни: салоны красоты, прокуратура, местный суд, больница. Но, так сказать, в «урезанном пакете»: нет бутиков и баров. В любом случае на первый взгляд – обычный город. Но есть одна странность – раз в две недели все жители в составе 4 тысяч человек… исчезают.
– За ночь меняется вахта, – поясняет один из рабочих Валентин. – Один раз я немного выпил и «забыл» уехать. Просыпаюсь – целый город незнакомцев. И тебя никто не знает.
– С одной стороны – тоскливо, но с другой – это просто мечта. Особенно, если ты вчера «исполнял» на вечеринках, – подключился к разговору местный работник Александр.
Особо «исполнять» в Чернобыле негде. Разве что в магазине при покупке очередной «добавки». К слову, о магазинах. Ассортимент там специфический. Из еды – только консервы. Но зато можно купить дополнительные талоны на еду. Из-под полы. Всего за три гривны. В принципе всем вахтовикам эти талоны дают бесплатно из расчета завтрак – обед – ужин. Питаются в столовой.
– Но у старожилов от тех помоев изжога, потому сидим на сухом пайке, – говорит «местный житель» Александр. – А талоны сбываем через магазины новичкам-обжорам.
Ехали как на золотой прииск
Сбывают те, кто оборотистей, а добрые люди отдают за спасибо. И, как правило, самоселам. Например, бабке Луизе – мы ее повстречали в столовой. В трехлитровую банку старушка запихивает все, чем поделились работяги. На пару дней хватит.
– Жалко ее, – говорят вахтовики. – Живет в соседней деревне. В Чернобыль ходит за провизией пешком.
Пенсию старушке не платят. Но знающие люди говорят – «сама виновата».
– Для того чтобы оформить документы, надо было выехать из зоны в соседний город, – говорит наш гид Сергей Чернов. – Но она так боялась, что не пустят обратно, что отказалась ехать. Теперь сидит без пенсии. Остальные получают.
– А сколько остальных?
– Всего 186 человек. Разбросаны по деревням. Так, в деревне бабки Луизы всего два человека, в соседней – один. Раз в месяц к ним ездит почтальон с пенсией, автолавка.
Невеселое житье, но так решили сами. Другое дело – что тут держит вахтовиков? Зарплаты относительно небольшие: 3–4 тысячи гривен в месяц. Здоровье стоит дороже. Радиация-то никуда не делась. У каждого трудяги в кармане накопитель. Этот маленький приборчик вычисляет, какую товарищ хватанул дозу и не выбрал ли годовую норму.
– Бывает, что исчерпал буквально за месяц, – говорят обитатели зоны. – В таком случае с тобой досрочно разрывают контракт, без компенсаций. Скажут, что сам виноват. Мол, наелся чернобыльских грибов – получил «внутреннее» облучение. Свободен.
– И часто такое?
– Редко. Умные люди знают: послали на «грязный» участок, вынь из кармана накопитель.
– И зачем рисковать, ведь платят не так много…
– Зато без обмана! Так что это наш островок стабильности. Жалко только – новичкам не пробиться.
Это правда. Официального набора в зону нет. Информация о вакансии передается по «своим каналам». И не попадает в уши случайным людям. Если раньше в зону гнали чуть ли не силой, то теперь попасть сюда – уже подвиг. И если уж попал – не уходят. Странно, но так было всегда. Девяносто процентов вахтовиков – это бывшие ликвидаторы. Они тут застряли с 80-х.
– Одни приехали, потому что «надо», другие как на золотой прииск, – говорит один из старожилов Владимир. – Лично я хотел заработать. Тогда давали премии в 800 рублей. Я раз получил. Еще раз. Взяли в штат.
– Сейчас заработки уже не те. Может, пора уезжать?
– Знаете, пока я тут работал, на чистой земле все так изменилось. Кому я там сейчас нужен?
И такие комментарии не единичны. Похоже, зона отчуждения меняет психологию людей. «На воле» им уже некомфортно, тянет обратно. Туда, где все понятно: завтрак – обед – ужин. И Ленин – такой молодой. В этом легко убедиться, его портрет висит в каждом втором кабинете. Мирок, где прошлое не умирает.
– Может, и так, – пожимает плечами наш проводник, прислушиваясь к шуму проезжающей электрички.
– Откуда тут поезда? – интересуюсь.
– Из соседнего Славутича – это чистая земля. Туда переселили всех атомщиков после аварии. И они с тех пор мотаются на служебных электричках мимо всех деревень, Припяти – и под сам реактор.
Странно… Ведь умерла их старушка ЧАЭС. Четвертый реактор рванул – это весь мир знает, а остальные работали до 2000 года. Часто ломались. И Европа вынудила Украину закрыть станцию. Она стала призраком. Или еще подает признаки жизни? Надо бы выяснить. Из зоны нас выпроводили – на экскурсию отводится всего несколько часов, и мы рванули в Славутич. Сразу на вокзал. Очередная электричка уже под парами. Пропуска и билеты не проверяют. Внутри полно народа. На вид – обычные пассажиры. Разве что у каждого поверх куртки наброшен шнурок, а на нем пропуск.
– Скажите, а с вами можно? – интересуемся у одного из мужиков с кроссвордом.
– Не получится, – говорит. – Электричка идет без остановок. Но на конечной – милицейский пост. Не пропустят.
– Это жаль. Хотелось посмотреть, чем вы там занимаетесь.
– Выводом из эксплуатации, – говорят. – Работаем в три смены. Ведь если станция остановлена, это не означает, что на ней повесили амбарный замок и она тихо ржавеет. Из реакторов надо извлечь ядерное топливо. Дезактивировать металл (очистить от радиации. – Авт.), разобрать системы.
– И за 13 лет не успели?
Мужик пожимает плечами.
– Эти работы финансируются из бюджета, – пояснил позже бывший гендиректор ЧАЭС Михаил Уманец. – И весьма скудно. На масштабные проекты денег не хватает. Только на поддержание станции в безопасном состоянии и на зарплаты персоналу.
Но больше экспертов волнует не сама атомная и взорванный 4-й реактор. Сейчас он накрыт саркофагом – тем, что построили еще в 86-м. Внутри саркофага – радиоактивная пыль. Саркофаг уже старый и дырявый. Пыль вырывается наружу. Куда ее несет дальше – непонятно. Ясно лишь, что нужен новый саркофаг. Строит его французская фирма «Новарка». Но так медленно, что даже наши халтурщики снимают шляпу. Сперва французы обещали закончить работы в 2010 году. Не успели. Перенесли сроки на 2015 год. И, похоже, снова неудача.
Западники вымогают деньги
– Срок сдачи объекта откладывается, – говорит первый заместитель председателя агентства по управлению зоной отчуждения Дмитрий Бобро. – На какой период… Трудно сказать.
По какой причине? Бобро разводит руками.
И тут невольно начинаешь верить слухам. «Воруют – воруют – воруют» – раздается эхом. Впрочем, тут еще надо разобраться. Итак, еще в 90-х был создан Чернобыльский фонд. Более двадцати стран-доноров перечисляют туда деньги. Безвозмездно. Боятся, что наша пыль однажды осядет на их газоне. Как бы то ни было – в копилке насобиралась немалая сумма в 1,6 миллиарда евро.
– Дефицита на сегодняшний день нет, – признается Бобро и тут же поспешно добавляет: – Я бы так сказал: по заявленным суммам.
И эти суммы без конца растут. И это при том, что наши чиновники, управленцы и вообще все «наши» не имеют доступа к фонду. Там главный – Европейский банк реконструкции и развития. Европа попросила его присмотреть за фондом. На правах администратора. У банка так просто не своруешь…
– Но западные конторы придумали схему. Они не крадут, скорей выманивают деньги, – говорит бывший начальник отдела лицензирования видов деятельности Госатоминспекции Виктор Герасько. – Итак, схема такая. Выигрывают тендер. Присылают проект. В нем полно ошибок. Мы просим исправить. А западники отвечают: это дополнительные требования – на их реализацию нужны дополнительные деньги.
Присылают – снова ошибки. И так до восьми раз. Пока проект согласуют, его стоимость возрастает от 1,5 до 4 раз, а сроки сдачи летят в тартарары.
– Но зачем платить? Можно ведь подать в суд…
– Их контракты составлены так хитро и так туманно описан объем работ, что у нас практически не остается шансов. Я так понял, что нашим юристам с тамошними не тягаться.
Но если мы один раз наступили на грабли, зачем повторять это снова? Разве что это кому-то выгодно и с украинской стороны. Контракты подписывает руководство ЧАЭС. Но лишь после одобрительного кивка из банка. Возможно, эти ребята вступили в преступный сговор и специально оставляют юридические лазейки?
– Мы предоставляем финансовую отчетность странам – донорам Чернобыльского фонда, – говорит старший советник по внешним связям ЕБРР Антон Усов. – Нареканий нет. Страны-доноры, включая Украину, прекрасно понимают, что утвержденный дизайн Нового Безопасного Конфайнмента (НБК) может усовершенствоваться по ходу реализации проекта – это нормально. Мы не идем проторенной дорожкой, так как в истории инженерной мысли аналогов чернобыльским проектам просто нет.
– Но с восьмой попытки…
– С восьмой? Это преувеличение.
– Как же тогда объяснить, что за последние 10 лет стоимость проекта возросла практически в два раза. Изначально планировали уложиться в 600–700 миллионов евро, а теперь речь идет об 1,6 миллиарда.
– Вы говорите об оценочной стоимости проекта, датируемой 1997 годом. Вы ведь знаете, что такое инфляция, стоимость рабочей силы, материалов? И так это выглядит в цифрах на сегодняшний момент.
– Если бы не затягивались сроки, не пришлось бы столкнуться с инфляцией…
– Сроки не затягиваются сознательно. Но тендерные процедуры ЕБРР занимают столько времени, потому что нам необходимо многое проверить. Не связан ли подрядчик с игроком на политической арене, имеет ли он финансовое обеспечение и необходимый опыт подобных работ.
Что ж, банкиры легко отбивают нападки. И, возможно, коррупция – действительно не их профиль. Все-таки авторитет дороже.
Авторитет – тоже проблема
– В этом главная проблема – в авторитете, – считает бывший заместитель главного инженера по науке и ядерной безопасности ЧАЭС и завсектором Комиссии по вопросам Чернобыльской катастрофы в Верховной Раде Украины Николай Карпан. – За счет него они получили слишком широкий спектр полномочий. Они отвечают за подписание контрактов – и при этом надо понимать, что финансисты не всегда хорошие менеджеры. И уж точно не атомщики. И, тем не менее, они сами проводят крупнейшие тендеры. И предлагают Украине уже готовых победителей. А мы смотрим на них, как кролик на удава, – и везде ставим подпись.
И на этом теряем колоссальные суммы. В частности, речь идет о строительстве так называемого ХОЯТ-2. В переводе – это хранилище отработанного ядерного топлива. Еще в конце 90-х был проведен конкурс. Победила французская компания.
– Мы сделали заключение по поводу их проекта. Он был признан абсурдным, – говорит Николай Карпан. – Но договор подписали. Начали строить и убедились, что на практике расчеты не работают. Стройку заморозили.
На разработку и согласование нового проекта ушло 13 лет. В этом году, наконец, приступают. Но если раньше новое хранилище стоило 200 миллионов евро, то сегодня – в два раза дороже. То ли потому что инфляция, то ли потому что дважды платим за одни и те же работы. К слову, с новым саркофагом те же риски. Он может закрыть собой старый, но извлечь топливо из взорванного реактора – не может. А это главное. Пока есть топливо – есть угроза взрыва.
– Возведение купола и извлечение топлива разделили на два этапа, – говорит бывший начальник отдела лицензирования видов деятельности Госатоминспекции Виктор Герасько. – У нас есть два подрядчика. Изначально предполагалось, что они согласуют свои действия. И что в итоге? Один уже вовсю строит, а другой на стадии проекта. И нет гарантии, что их технологии совпадут. А если пазлы не сойдутся? Разбирать арку?
То есть проблем хватает. А Украина все наблюдает: решат – не решат. Люди, которые должны определять нашу политику в чернобыльских вопросах, все время меняются. То это МЧС, то Минэкологии. То управление, то агентство.
– То есть значимость проблемы падает, уровень той бюрократической инстанции, которая принимает решения, понижается, – считает Николай Карпан. – Решения они принимают все более слабые. И если вновь не поднять статус Чернобыля, мы рискуем остаться вновь один на один с радиацией, но уже с пустым международным фондом.
ОФИЦИАЛЬНО
Смогут ли люди вернуться в Чернобыль?
Этот вопрос мы задали первому зампредседателя государственного агентства Украины по управлению зоной отчуждения Дмитрию Бобро.
– С учетом того, что зона отчуждения заражена изотопами плутония с периодом распада в 24 тысячи лет, люди никогда не смогут вернуться ни в Припять, ни в Чернобыль, ни в отселенные деревни, – объяснил Дмитрий Бобро. – Сейчас медиками для населения установлена годовая критическая доза в 1 миллизиверт. Если постоянно находиться в зоне, питаться выращенными там продуктами, доза облучения будет значительно выше.
– Вахтовики серьезно рискуют своим здоровьем, находясь в зоне?
– Для персонала установлена годовая норма в 20 миллизивертов. То есть если не превышать эту норму, то здоровью не будет нанесен какой-то ощутимый вред. Средняя доза на весь персонал сейчас 2 миллизира в год. За последнее время были установлены единичные случаи превышения контрольной дозы. И то потому, что в межвахтовый период люди ели какие-то «загрязненные» продукты.
Спасибі за Вашу активність, Ваше питання буде розглянуто модераторами найближчим часом
